Неточные совпадения
— Но
человек может чувствовать себя неспособным иногда подняться на эту высоту, — сказал Степан Аркадьич, чувствуя, что он кривит душою, признавая
религиозную высоту, но вместе с тем не решаясь признаться в своем свободомыслии перед особой, которая одним словом Поморскому может доставить ему желаемое место.
Они говорят:
религиозный, нравственный, честный, умный
человек; но они не видят, что я видела.
Возникало опасение какой-то утраты. Он поспешно начал просматривать свое отношение к Марине. Все, что он знал о ней, совершенно не совпадало с его представлением о
человеке религиозном, хотя он не мог бы сказать, что имеет вполне точное представление о таком
человеке; во всяком случае это —
человек, ограниченный мистикой, метафизикой.
— Старообрядцы очень зашевелились. Похоже, что у нас будет две церкви: одна — лает, другая — подвывает! Бездарные мы
люди по части
религиозного мышления, и церковь у нас бесталанная…
Но слова о ничтожестве
человека пред грозной силой природы, пред законом смерти не портили настроение Самгина, он знал, что эти слова меньше всего мешают жить их авторам, если авторы физически здоровы. Он знал, что Артур Шопенгауэр, прожив 72 года и доказав, что пессимизм есть основа
религиозного настроения, умер в счастливом убеждении, что его не очень веселая философия о мире, как «призраке мозга», является «лучшим созданием XIX века».
Угадывая законы явления, он думал, что уничтожил и неведомую силу, давшую эти законы, только тем, что отвергал ее, за неимением приемов и свойств ума, чтобы уразуметь ее. Закрывал доступ в вечность и к бессмертию всем
религиозным и философским упованиям, разрушая, младенческими химическими или физическими опытами, и вечность, и бессмертие, думая своей детской тросточкой, как рычагом, шевелить дальние миры и заставляя всю вселенную отвечать отрицательно на
религиозные надежды и стремления «отживших»
людей.
Религиозное учение это состояло в том, что всё в мире живое, что мертвого нет, что все предметы, которые мы считаем мертвыми, неорганическими, суть только части огромного органического тела, которое мы не можем обнять, и что поэтому задача
человека, как частицы большого организма, состоит в поддержании жизни этого организма и всех живых частей его.
Топоров, как и все
люди, лишенные основного
религиозного чувства, сознанья равенства и братства
людей, был вполне уверен, что народ состоит из существ совершенно других, чем он сам, и что для народа необходимо нужно то, без чего он очень хорошо может обходиться.
Как и все
люди его круга и времени, он без малейшего усилия разорвал своим умственным ростом те путы
религиозных суеверий, в которых он был воспитан, и сам не знал, когда именно он освободился.
Идея демократии была осознана и формулирована в такую историческую эпоху, когда
религиозное и философское сознание передовых слоев европейского человечества было выброшено на поверхность и оторвано от глубины, от духовных истоков
человека.
Поэтому, как бы высоко, по видимости, эта германская религия ни возносила
человека, она, в конце концов, в глубочайшем смысле отрицает
человека, как самобытное
религиозное начало.
Религиозное же сознание должно бороться с этими разлагающими и обессиливающими теориями социальной среды во имя творческой активности
человека, во имя его высшей свободы, во имя высшего смысла жизни.
Духовно-религиозную почву имела не демократия, а декларация прав
человека и гражданина, которая родилась из утверждения
религиозной свободы совести в общинах реформации.
И в отпавшем от веры, по-современному обуржуазившемся русском
человеке остается в силе старый
религиозный дуализм.
Дуалистическое
религиозное и моральное воспитание, всегда призывавшее исключительно к смирению и никогда не призывавшее к чести, пренебрегавшее чисто человеческим началом, чисто человеческой активностью и человеческим достоинством, всегда разлагавшее
человека на ангельско-небесное и зверино-земное, косвенно сказалось теперь, во время войны.
В демократиях капиталистических деньги и подкупленная печать могут править обществом и лишать реальной свободы, между тем как декларация прав
человека и гражданина имела
религиозные истоки, она родилась в утверждении свободы совести реформацией.
В них с новой остротой ставится вопрос о
человеке и требование новой
религиозной и философской антропологии.
Материалистическая теория социальной среды в России есть своеобразное и искаженное переживание
религиозной трансцендентности, полагающей центр тяжести вне глубины
человека.
Более углубленный, более
религиозный взгляд на
человека ведет к открытию в нем, в его глубине всего исторического, мирового, всех сверхличных ценностей.
Для осуществления социальной правды, для уничтожения эксплуатации
человека человеком, для создания бесклассового общества совсем не нужно свободного творчества, философии и эстетических ценностей, вредна
религиозная и мистическая настроенность, противоречит цели социальной революции аристократическое понимание духовной культуры.
Христианство некогда совершило величайшую духовную революцию, оно духовно освободило
человека от неограниченной власти общества и государства, которая в античном мире распространялась и на
религиозную жизнь.
Человек иного, не интеллигентского духа — национальный гений Лев Толстой — был поистине русским в своей
религиозной жажде преодолеть всякую национальную ограниченность, всякую тяжесть национальной плоти.
Тоталитаризм есть
религиозная трагедия, и в нем обнаруживается
религиозный инстинкт
человека, его потребность в целостном отношении к жизни.
Свободная
религиозная и социальная психология должна победить внутри каждого
человека рабскую
религиозную и социальную психологию.
Для русской
религиозной души святится не столько
человек, сколько сама русская земля, которую «в рабском виде Царь Небесный исходил, благословляя».
Вера в
человека, в его творческую свободу и творческую мощь возможна лишь для
религиозного сознания, а никогда не для позитивистического сознания, которое смотрит на
человека, как на рефлекс материальной среды, природной и социальной.
У
людей с древних времен была потребность в
религиозной санкции власти, которая иногда принимала формы таинства помазания.
Отвращение от конкретной сложности общественно-политических задач бывает у нас часто результатом моноидеизма, когда
человек целиком захвачен одной какой-нибудь идеей, моральной или
религиозной или социальной, но непременно в смысле спасения человечества одним каким-нибудь способом, одним путем.
Но это не есть окончательный дуализм, это дуализм в духовном и
религиозном пути
человека.
В России откровение
человека может быть лишь
религиозным откровением, лишь раскрытием внутреннего, а не внешнего
человека, Христа внутри.
Таким образом (то есть в целях будущего), не церковь должна искать себе определенного места в государстве, как «всякий общественный союз» или как «союз
людей для
религиозных целей» (как выражается о церкви автор, которому возражаю), а, напротив, всякое земное государство должно бы впоследствии обратиться в церковь вполне и стать не чем иным, как лишь церковью, и уже отклонив всякие несходные с церковными свои цели.
Второе: что «уголовная и судно-гражданская власть не должна принадлежать церкви и несовместима с природой ее и как божественного установления, и как союза
людей для
религиозных целей» и наконец, в-третьих: что «церковь есть царство не от мира сего»…
За границей теперь как будто и не бьют совсем, нравы, что ли, очистились, али уж законы такие устроились, что
человек человека как будто уж и не смеет посечь, но зато они вознаградили себя другим и тоже чисто национальным, как и у нас, и до того национальным, что у нас оно как будто и невозможно, хотя, впрочем, кажется, и у нас прививается, особенно со времени
религиозного движения в нашем высшем обществе.
Но и этого мало, он закончил утверждением, что для каждого частного лица, например как бы мы теперь, не верующего ни в Бога, ни в бессмертие свое, нравственный закон природы должен немедленно измениться в полную противоположность прежнему,
религиозному, и что эгоизм даже до злодейства не только должен быть дозволен
человеку, но даже признан необходимым, самым разумным и чуть ли не благороднейшим исходом в его положении.
Я думал, что он свяжет это явление с рождением или со смертью
человека, даст ему
религиозную окраску. Ничего подобного. Явление простое: одна звезда упала.
…А если докажут, что это безумие, эта
религиозная мания — единственное условие гражданского общества, что для того, чтоб
человек спокойно жил возле
человека, надобно обоих свести с ума и запугать, что эта мания — единственная уловка, в силу которой творится история?
Вскоре к нему присоединился пожилых лет черноватенький господин, весь в черном и весь до невозможности застегнутый с тем особенным видом помешательства, которое дает
людям близкое знакомство с небом и натянутая
религиозная экзальтация, делающаяся натуральной от долгого употребления.
Как же это возможно, чтоб живой, современный
человек мог себя так искусственно натянуть на
религиозное настроение, чтоб наслаждение его было естественно и полно?
Собрания эти, большей частию филантропические и
религиозные, с одной стороны, служат развлечением, а с другой — примиряют христианскую совесть
людей, преданных светским интересам.
Невозможно отделить философское познание от совокупности духовного опыта
человека, от его
религиозной веры, от его мистического созерцания, если оно есть у
человека.
Чуждость и общность — вот главное в человеческом существовании, вокруг этого вращается и вся
религиозная жизнь
человека.
Моя
религиозная драма прежде всего в том, что я очень мучительно переживаю обычные, ставшие ортодоксальными понятия о Боге и об отношении Бога и
человека.
Я думаю, что
люди изначального «спиритуализма», никогда не прошедшие через материализм, представляют тип не благоприятный для восприятия в чистом виде какой-либо
религиозной ортодоксии.
Требование, предъявленное мне, чтобы я оправдал ссылкой на тексты Священного Писания свою идею о
религиозном смысле творчества
человека, было непониманием проблемы.
Во времена моей марксистской молодости один довольно культурный марксист немецкой формации мне говорил с укором, что, в сущности, я
человек религиозный, что у меня есть потребность в оправдании смысла жизни и в вечности.
Многие сторонники и выразители культурного ренессанса оставались левыми, сочувствовали революции, но было охлаждение к социальным вопросам, была поглощенность новыми проблемами философского, эстетического,
религиозного, мистического характера, которые оставались чуждыми
людям, активно участвовавшим в социальном движении.
Очень по-разному переживают
люди и представители
религиозной мысли
религиозную драму.
Она была своеобразный и интересный
человек, очень красива, с сильным характером, глубоко
религиозная в типе библейско-протестантском.
В
религиозной жизни большое значение имеют встречи с
людьми.
За это мне прощали «гностические», как любили говорить, уклоны моей
религиозной философии, мои недостаточно ортодоксальные мысли о свободе и творчестве
человека.